Освальд Макдауэлл
- Отряд Альфа
- Игрок
- Пол:

- Сообщений: 568
- экс-"Почётный флудератор"
-
|
 |
Re: Сезон 3, Эпизод 3
|
29 августа 2384 г., дневное время Голокомнаты
Лайтман сжал кулаки и опустил голову. Он был бессилен в собственном бессилии, в собственном отчаянии и собственной позиции. Когда-то, совсем недавно он претендовал на позицию лидера. Он хотел быть им, на самом деле, если посмотреть прямо и честно, принять и разделить эту ответственность за происходящее теперь и будущее. За прошлое, настоящее и будущее. Но он потерял все. И теперь он понимал, что прошлое, настоящее и будущее очень зависит от конкретных людей и конкретных отношений. От этого множества очень принципиальных вопросов и проблем, которые нельзя игнорировать и обходить стороной. Некоторые вопросы нельзя не решать, нельзя просто опустить их, позволить им идти как они идут сами по себе. Это и есть настоящая ответственность за людей, когда ты не отпускаешь их просто так в их собственных ошибках и заблуждениях, когда ты делаешь все для того, чтобы они преодолели собственные ошибки и продолжили жить дальше, успешно, долго и по возможности счастливо. И Лайтман знал одно – как бы ни было, Квинтилию нельзя было отпустить и осудить просто так. Ей досталась не лучшая доля в Академии. Люди могут быть слишком жестоки в своих шутках и издевательствах, не зная как сильно больно это может отражаться на других. Не все способны стойко переживать и адекватно отвечать на постоянное унижение и насмешки. Отчаяние имеет разные выходы, в алкоголь, в стимуляторы, в срывы… во что угодно. Отчаяние доводит иной раз до выхода в небытие. Он это знал на собственном благополучно преодоленном опыте, и потому не мог осуждать других. Но теперь, прямо сейчас – все что угодно сказанное им – будет осуждено другими. В настоящий момент кадет Лайтман на все 100% точно осознавал полную бессмысленность того, что делают его друзья в его защиту. Но они хотели это делать, и он не мог их разочаровывать. Он раз и навсегда тем самым единым собственным действием убил все, к чему стремился и что защищал. И особенно – международный проект, который мог бы иметь очень важные результаты для будущего альфа и бета квадрантов. Все что угодно теперь с его стороны бессмысленно. И даже то, что он сказал М'Коте. Он все таки растревожил ее чувства без какой-либо надежды на продолжение, и заставил ее драться за него и намереваться идти до конца. Как это было невероятно сильно стыдно… И в тоже время сдаваться было все равно нельзя. Чтобы ни было, просто нельзя было сдаться. До самого конца. И до самого конца нельзя было отчаяться. Потому что этот проект – это один корабль, в бескрайней неизвестности возможного будущего, и никто на этом корабле не один. Никто. Лайтман с силой сжал собственный лоб в попытке собраться с мыслями. - Есть еще время, Акрита, все хорошо. Продолжай, - сказал Артур.
Акрита опустила голову. Она ни в какой вселенной не умела и не могла быть лидером, да и не хотела этого. Финал презентации в любом случае получался не таким, как она планировала, впрочем, это не повод опускать руки... Что бы ни случилось. Выход всегда есть. Будущее всегда есть – и внезапно она поняла, чем закончит свой рассказ об Андории. - Хорошо, - улыбнулась она. – Последняя сцена будет не долгой, и не придется никуда идти. Она снова повернулась к ширме, вызвав консоль управления голокомнатой, и быстро набрала нужную последовательность. Хорошо, что программа получилась такой гибкой. Ширма и вся часть кают-компании вместе со стеной исчезли, дальше той линии, на которой стояла Акрита, уютное пространство древнего корабля резко обрывалось. Там, за этой несуществующей или невидимой границей открывался большой полутемный зал с высокими сводами и колоннами, вырезанными из окаменелого льда. На пол, выложенный бугристыми серо-серебристыми плитами, похожими на необработанный мрамор, падали лучи из широких окон по правой стене. Сам зал по сравнению с каютой казался огромным, а где-то слева тянулся ряд хрустальных ледяных фигур – изображений героев и мифических существ, хотя отсюда их было сложно различить. Возле одной из ближайших колонн стояла небольшая скамья, и на ней лежал странный предмет или, скорее, устройство. Пройдя несколько шагов, Акрита взяла его в руки и повернулась к зрителям. - Это инструмент, - она аккуратно расправила специальный пояс с пряжками и закрепила их на плечах и груди. – Музыкальный. Никто точно не знает, когда и где он появился, но есть мнение, что его создали в Аэнаре. Мы, андорианцы, конечно, не умеем играть на нем так, как они, не умеем находить полный телепатический контакт и управление. Поэтому приходится обходить этим. Она сняла крышку с передней панели, где обнаружилось несколько рядов кнопок и рычагов, часть из них подсвечивалась оттенками сине-фиолетовой гаммы. - На самом деле играть совсем не сложно, любой из вас, если захочет, может сделать это даже без подготовки. К сожалению, я не знаю в деталях принцип его работы, но суть в том, что он улавливает слабые колебания биополя – у гуманоидов не телепатов это скорее эмоции, не мысли. Ну, если кто-то умеет ими управлять, как вулканцы, например... Я не умею. Но оно и не требуется. Достаточно положить пальцы на панель, представлять себе образы, найти ощущение максимальной внутренней свободы. И она превратится в звук. Андорианка закрыла глаза и опустила ладонь на кнопки. В ту же секунду раздалось одновременно несколько звуков, осторожных, чуть вибрирующих, похожих по тембру на орган, они слились в уменьшенный септаккорд и понеслись к далеким сводам зала, теряясь в его полумраке. Акрита убрала руку, и снова стало тихо. - Здесь не нужно владеть какой-то особой техникой, пальцы сами находят нужное положение. В Академии Искусств – да, я забыла сказать, то, что вы видите – это Верхний Зал Академии, или Зал скульптур, – проводились исследования того, как инструмент реагирует на представителей различных рас. Результаты получались такие необычные и интересные! Еще ни одного случая не было, чтобы кто-то не нашел свой контакт. Но сейчас я буду не себя играть, а покажу произведение, озвученное и записанное за несколько лет до моего рождения. Акрита прошла чуть ближе к границе между залом и кают-компанией, остановившись в метре от нее, опустила инструмент на пол и сама села рядом. Затем нажала на кнопку с краю, и по панели пробежала череда как будто новогодних огней. Вслед за ними из пустоты стали возникать звуки, сначала робкой мелодией, потом все сильнее, она то стихала, то нарастала, накатываясь волнами и снова растворяясь. Простая, понятная и в то же время пронзительно глубокая фраза повторялась в разных оттенках, переходя от безысходной грусти и почти отчаяния к светлой надежде. Короткие паузы отдавались немым вопросом, на который отвечало эхо из глубины зала. Несколько раз врывался тревожный аккорд глухим и требовательным диссонансом, разбивая мелодию на хрустальные, звенящие брызги. Акрита сидела, склонив антенны, не шевелясь, и, конечно, она не могла знать, как это все слышит и воспринимает каждый, ведь здесь не было терминов и спецификаций. Но лично для нее здесь звучало то, что она так хотела выразить и передать, но не хватало слов – надежду и веру, пробивающую преграды жестокости и потерь, собственного бессилия и несовершенства мира. Мечту, почти побежденную и сломленную, но вновь и вновь возрождающуюся из пепла, грязи и зла. Находящую себя в единении с такими же робкими и слабыми звуками, которые, слившись, цепляясь друг за друга, вырываются из круга тьмы. Потому что были звезды, и все было не зря. И оставалось что-то, очень дорогое, очень важное – любовь? честь? свобода? – что оказывалось сильнее внутреннего, самого опасного врага. И на все это лился серебряный свет окольцованного газового гиганта за окном. Оно длилось не больше семи минут, хотя Акрите вообще казалось, что время исчезло. Прошлое – в теплом маленьком пространстве кают-компании, настоящее – в холодном зале Академии и будущее – в том, что говорила музыка. А потом настала тишина. - Акрита, я правильно понял, что не нужно специально быть композитором, чтобы писать музыку для этого инструмента? Тогда вопрос такой – кто был автор этого произведения? Какая у него профессия, кем он был? – спросил ромуланец. А еще ромуланцу было очень интересно, каким образом в голографической проекции было осуществлено чтение колебания биополя и эмоций. Но этот вопрос он задавать не стал, намереваясь изучить код программы и сам инструмент более подробно в свободное время. - Именно так, - ответила Акрита, вставая. Она взяла инструмент, прикасаясь к нему с особым трепетом и как будто благодарностью. – То есть композитором нужно быть, чтобы записать музыку, а чтобы просто превратить в звук – не нужно никаких специальных умений. На второй вопрос она, конечно, могла ответить. И предполагала, что он возникнет, но не думала, что так сразу, поэтому поколебалась секунду. - Это произведение написал мой отец. Он профессор, работает в Академии Искусств на Андории, и тогда работал там же. – Мне вспомнились стихи, – сказала Утара. – Не знаю, близки ли эти строки к душевному источнику этой музыки, но вот такие строки всплыли у меня в памяти: «Из руин и забвенья, из пепла и крови, Законам любым вопреки, Возникает лицо, появляются брови, Из тьмы проступают зрачки. И не нужно движений, достаточно взгляда, Как все начинается вновь: Из бессонного бреда, из слез и разлада На свет происходит любовь.» -Кто написал их? - вопрос неожиданно прозвучал от Тенмы. – Древний земной поэт, – ответила болианка и пояснила: – Когда-то этот сборник попался мне в букинистическом кафе на Земле, и владелец подарил мне копию томика, со своей полки. -Не думал, что тебе нравятся стихи, Тенма, - хихикнул Тар Мари. - Я - сын гала и изучал не только военное дело, а получил качественное всестороннее образование, - высокомерно ответил кардассианец. -А эта музыка? - спросила Хена, на глазах у которой снова выступили слезы, - Она такая… такая… Как твой отец сочинил ее, Акрита? За ней стоит какая-то история? Андорианка поняла, что отступать некуда, да, наверное, так и было правильно – что самые первые вопросы коллег стали тем, о чем она если и рассчитывала говорить, то в последнюю очередь. Но, видимо, она чего-то не учла, чего-то созданного этой музыкой, и поэтому ее спрашивали не о принципе работы инструмента, не о тонкостях голографической программы, не об истории данного вида искусств, а вот об этом. Посмотрев на девушку-ференги долгим, внимательным и доверительным взглядом, она тихо ответила: - Мой отец много лет занимался изучением этого инструмента, хотя сам почти не сочинял. А это, я потом узнала, он написал через год после того, как встретился с моей матерью. Тогда их первый ребенок... не смог появиться на свет. Умер при рождении. Это мог быть мой брат. Простите, - она опустила голову, чуть дрожащей рукой закрыла панель и, пользуясь возможностью отвернуться, отнесла инструмент на скамейку, откуда взяла. Этих нескольких секунд ей в принципе хватило, чтобы совладать с собой, хотя она прекрасно знала, что лицо ее в плане отражения эмоций – как открытая книга. - Собственно, вот вся презентация, - сказала она, тепло улыбаясь коллегам. – Конечно, тут не вся Андория, и даже не большая ее часть, но и меня нельзя назвать коренным жителем этой планеты. -Мне очень жаль… - прошептала Хена. __________________________ С кадетами и советником Рилл
Есть у Федерации начало, нет у Федерации конца
|